Лезвие ножа  - Сандра Бушар

— Зато я имею изысканный вкус! Могу отличить, что хорошо, а что плохо! Рабов обстоятельств много, а истинных аристократов — единицы! — самодовольно заявила она и, прищурившись, продолжила оправдываться: — Пока кое-кто плясал по вузам за наши денежки, я работала в Большом, а Карина на тренировках с утра до ночи пахала. Папа до сих пор живет на работе! Каждый сам определяет сферу своих интересов. Кому-то мыть полы, а кому-то заниматься чем-то поистине важным и значимым!

— Хм… А давай-те посчитаем! Что скажете? Я тут немного поинтересовался вашей семьей… уж простите великодушно мой отнюдь не праздный интерес… — сарказм так и сочился с его губ. Макс потянулся к коньяку и отхлебнул добрую половину бокала, прежде чем немного хрипловатым голосом продолжить: — Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, выступать на сцене вы перестали после рождения двойняшек. Так? Хоть Лина и описывает вас, как приму, но вы только заштатный хореограф. Третий в запасе. Вас в жизни не допустят даже для постановки танца маленьких лебедей. Ваш рабочий день длится с десяти до пяти. К вашему сведению, Лина полностью убрала трехэтажный дом и наготовила еды на всех нас за три с половиной часа. Думаю, дома она занималась тем же параллельно учебе в школе.

Это был аут. Больное место мамы. Сколько бы не прошло лет, но ее сердце до сих пор обливается кровью, когда она вспоминает о потерянном карьере. Прима театра мирового масштаба да в чуть ли не в девочку на побегушках… Полный крах! Уже прошло девятнадцать лет, но стоило упомянуть эту деталь, как лицо женщины становилось настолько печальным, что меня пронзала дрожь. Ведь она моя мать!

Родители не были плохими. Нет! Они одевали меня в дорогую одежду, кормили, поили и не выгнали из дома, когда я бросила вуз. Они бились за мое образования и часто мама пыталась поговорить по душам. Только я уже не хотела… Просто Лидия постоянно пыталась доказать себе, что я плохая. Бракованная. Сделать больно. Будто я когда-то сделала больно ей и она теперь мстила. Как умела! Всю жизнь я не понимала — почему?

А хуже всего — я до боли в груди любила их. Мою семью. И сейчас, черт побери, люблю… С этим придется жить. Эта любовь никогда не пройдет. За время проживания рядом с Варлом, прошлые обиды забылись и почему-то в памяти всплывали наши совместные прогулки, добрые слова и часы счастья. Они были и моему сердцу этого было достаточно.

Как говорил врач: нет грани между черным и белым. Я любила семью так же сильно, как и ненавидела.

— Вы такого высокого мнения о нашей дочери. Что же, я должна быть за нее спокойна… — безэмоционально заключила мама, а потом, не отрывая печального взгляда от бокала с вином, решила рассказать то, о чем боялась говорить я: — Но вот знаете, есть одна история, которая характеризует ее полностью. Всю жизнь Лина всем своим видом показывала, насколько она лучше нас — плебеев. Бросила театральный и гордо поступила на бюджет именитого вуза. Филолог! Только вот одного дерзкого преподавателя, который постоянно ПРОСТО указывал на ее ошибки (пусть и в очень грубой форме, но так это жизнь, ведь так?!), хватило, чтобы она забросила свою мечту и вернулась в дом, где ей было плохо, по вашим словам. Вы можете считать меня гадкой и не правильной, но она на самом деле не дотягивает до нашего уровня. Это не значит, что я не хочу ей добра и не люблю. Нет. Просто мне тяжело постоянно видеть, как именно этот ребенок не оправдывает доверия, вложенного в ее рождение.

Варл замер с бокалом у губ и так громко поставил его обратно на стол, что все приборы на нем подскочили, а гости затаили дыхание. Его пронзительный голос, казалось, раздавался из каждого угла комнаты и попадал в саму суть:

— О чем вы говорите? Какое доверие?! Люди рожают детей, чтобы ощутить, что такое настоящая любовь! Очень эгоистичная причина, не находите? Но правдивая! Простая, безосновательная любовь. Ни за что. Просто потому, что ты есть. Ребенок будет любить тебя, чтобы ты не сказал ему или не заставил сделать. Потому что ты тот, кто дал ему жизнь. А вы жалкая, Лидия! Простите, но это так. Не дотягивает до уровня семьи, да?! Пожалуй, ваше отношения к ней обусловлено другим… — он хитро прищурил глаза и мама поперхнулась. — Это вы никогда до нее не дотягивали. И прекрасно знаете этот факт! На любой ваш выпад она всегда отвечала добром. Справлялась с любыми трудностями. Искала себя, а не цеплялась за первую открывшуюся возможность. Вы смотрели на нее и хотели ее жизнь, характер, возможности. Завидовали! Возможно, это не давало вам спать спокойно. Возможно, поэтому вы с таким азартом ждете, когда Лина облажается, сдастся и станет роботом, под стать вашей «семейке Адамс». Глубоко внутри, вы точно знаете — такого не будет. Поэтому так радовались, когда она сбежала из дома и бросила институт. У всех бывают косяки и, наверняка, вы могли бы искупить свое неправильное отношение в этих двух конкретных случаях, но уже поздно… — Макс положил ладонь на мою коленку и успокаивающе погладил, заставляя начать наконец дышать. — Посмотрите на Лину. Она любит вас, но вряд ли когда-нибудь простит и примет. Это самое страшное ваше наказание. Ваша дочь никогда больше не будет вашей. Чтобы вы не сделали, чтобы не говорили.

Мама жадно глотала каждое слово Варла, а затем с ужасом посмотрела на меня, как-то… по-новому что ли. Стало немного тошно от безысходности в ее детских и наивных глазах и я отвернулась, услышав тихий хрип мамы уже краем уха:

— Что же… Пожалуй мы пойдем. Лина, я рада, что рядом с тобой достойный мужчина. Возможно, я и правда… была не права. Возможно, когда ты сама станешь мамой, то поймешь меня и перестанешь обижаться на пустяки.

Когда я повернулась, мама уже была около двери, а папа буквально нес ее за талию. Карина продолжала сидеть на месте, Варл, явно немного растерянный такой реакцией на свои слова, быстро отправился помочь и дать распоряжения охране и водителю.

— А мне понравилась твоя готовка… — робко призналась Карина и тут же отвела взгляд. — Я уже соскучилась по нормальной еде. На гастролях только столовая, а дома — мамина домработница. Она готовит только диетические блюда и, представляешь, они не вкусные! У тебя выходило круто…

Я растерялась и, глядя на сестру, нервно заправила прядь за ухо. Так хотелось, чтобы мы были просто двойняшками, подругами, сестрами, а не какими-то кровными врагами. По-другому и не скажешь…

— Карин, чего она меня так ненавидит? Что я ей сделала? Может ты помнишь, потому что я — нет… — едва ли не сквозь слезы прошептала я и, уже приготовившись услышать язвительный ответ, затаила дыхание.

Она меня удивила. Потянулась к своей сумке и достала хрустальный шар, который мне делали на заказ. Там внутри была наша семья на фоне отцовской дачи в Крыму. Что-то больно кольнуло в груди, когда сестра протянула мне его:

— Это все, что осталось от твоей коллекции. Прости… Когда ты пропала, мама впала в бешенство. Была уверена, что ты больше никогда не вернешься домой и разгромила твою комнату. Это все, что осталось, Лин. Прости… Я не успела… — на ее глаза появились слезы, а затем она сморгнула их сразу на салфетку и серьезно продолжила: — В тот день, когда ты сбежала, все были в шоке. Мама часто вела себя странно, да и я тоже… Но ты всегда была кремнем. Мы обе понимали, что сломали тебя в тот вечер. Мама плакала… Что-то шептала про то, что во всем виновата ты и эта гребанная беременность. А когда я уточнила, она в порыве гнева сказала то, что потом долго опровергала.